В эти выходные в Бостоне побывали две музыкальные делегации, в разной степени связанные с бывшим Советским союзом. В воскресенье с Симфони-холле выступили Владимир Спиваков и его «Виртуозы Москвы». Двумя днями ранее в Джордан-холле прошёл концерт латвийского скрипача Гидона Кремера и его «Кремерата Балтика». Интересно, что местное русскоговорящее сообщество в пришло поддержать Спивакова и его музыкантов в большом количестве, в то время как на выступлении Кремера в зале меньшего размера было немало пустых мест. Насколько это зависит от маркетинга и репертуара, репутации солистов и ансамблей и / или политики, я рассуждать не буду.

Воскресная программа открылась Боккерини (Симфонией № 4) и Моцартом (Концерт № 9 для фортепиано), причём в Боккерини слышался сильный русский акцент. Симфония звучала консервативно – и тяжеловесно – как будто современные тенденции исполнения барочной и ранней классической музыки никогда не доходили до Москвы или, если дошли, не нашли там приверженцев. В концерте Моцарта солировал Александр Гиндин, привнёсший туда привлекательную форму и нежные интонации, пусть и не всегда с кристально чистым звучанием. И возможно оттого, что фортепианные концерты Моцарта не располагают публику к бурным проявлениям эмоций, Гиндин исполнил оглушительный «бис» — аранжировку арии Фигаро «Largo al factotum» из «Севильского цирюльника» Россини, сделанную Григорием Гинзбургом.

Программы последних гастролей Спивакова тщательно избегали произведения современной российской музыкальной традиции, поэтому я был приятно удивлён, услышав во второй части воскресной программы Сонату № 1 для скрипки Альфреда Шнитке (в версии с камерным оркестром и клавесином). Это произведение – захватывающий пример охватывающего разные столетия «полистилизма» композитора. Партии скрипки принадлежат возвышенные полёты красноречия, но Шнитке восхищает и озорными цитатами из «Кукарачи». Спиваков, в свою очередь, внушительно исполнил соло на скрипке.

Формальная часть программы завершилась «Камерной симфонией» Шостаковича – адаптацией его проникновенного Восьмого квартета. Эта, ставшая канонической, интерпретация была сделана выдающимся альтистом и дирижёром Рудольфом Баршаем, скончавшимся в этом месяце – значительная потеря для мировой культуры, о чём можно было бы упомянуть и со сцены. Тем не менее, оркестр представил богатое, яркое и глубоко прочувствованное исполнение этого погружённого в раздумья произведения. Его завершение было встречено звенящей тишиной. Мой русский друг сказал, что почувствовал в этот момент, как вся эмигрантская аудитория погрузилась в глубокую ностальгию. Затем начались аплодисменты.

Джереми Айшлер

The Boston Globe (от 16 ноября 2010 г.)