Вынужденная культурная изоляция Советского союза нанесла вред творческой жизни страны, но, однако, помогла и достичь результатов, которым могут позавидовать исполнители из других стран. Семьдесят лет обучения в одних и тех же школах у одних и тех же учителей создали у советских музыкантов на удивление единое звучание и подход.

Некоторые из «Виртуозов Москвы» были ещё детьми, когда Советский союз распался и музыканты получили возможность путешествовать более-менее свободно. Но когда начался концерт оркестра в Рой Томсон Холле в Торонто, создалось впечатление, что старый строй никогда не разрушался.

Особенно ярко это ощущалось в «Камерной симфонии» Шостаковича (опус 110а) – оркестровой аранжировке Струнного квартета №8, сделанной Рудольфом Баршаем, бывшим дирижёром Симфонического оркестра Ванкувера, который скончался две недели назад. Этот мрачный шедевр звучал так, как будто его исполнял единый многорукий организм. За однородностью звука и атаки было видно, что оркестр демонстрирует часть своего неотъемлемого права, настолько прочно укоренённого, что минимальные жесты Владимира Спивакова казались, скорее, не дирижированием, а соблюдением обязательной формальности. В нескольких местах произведение звучало слегка нарочито, что кажется неизбежным для этой аранжировки, которая именно поэтому никогда не производила на меня впечатления той эмоциональной силы, которая присутствует при хорошем исполнении квартета.

Для исполнения другого русского произведения программы, Сонаты № 1 для скрипки, клавесина и камерного оркестра Шнитке, В. Спиваков взял в руки скрипку. Запутанный и эклектичный модернизм Шнитке придаёт чётко организованным системам зловещее звучание (например, прорывающиеся в первой части тема фуги). Большая часть сонаты звучала саркастически сдержанно, но в медленной части трагический лиризм Шнитке и свободная и выразительная игра Спивакова прорывались к чему-то незащищённому и неподдельно трогательному. К сожалению, с моего места в бельэтаже клавесина часто не было слышно.

Начался концерт с пикантной Симфонии № 4 ре-минор Боккерини, которую оркестр исполнил как образец стальной точности, не признавая своё предпочтение лёгкой, скользящей работы смычком, которую уже почти не услышишь при исполнении подобных произведений по эту сторону океана. Отчаянно драматичный финал мог бы иметь и больше остроты, хотя пронзительное sul ponticello было красивым приёмом.

Пианист Александр Гиндин присоединился к оркестру для исполнения Концерта № 9 Ми мажор Моцарта. Создалось впечатление, что это произведение интересно для него, прежде всего, с технической точки зрения. Казалось, что целые куски «Концерта» пролетали на автопилоте, украшенные грубоватыми руладами, выразительными настолько, насколько может быть выразительным дверной звонок. Я сидел и думал, какое произведение подошло бы этому, несомненно, талантливому человеку больше. И, когда «Концерт» закончился, мы получили ответ на этот вопрос в двух сольных «бисах»: ритмичной фантазии на «Largo al Factorum» из «Севильского цирюльника» Россини и джазовой версии «Турецкого марша» Моцарта.

Русской по большей части аудитории не пришлось долго уговаривать Спивакова и оркестр исполнить «бисы» — короткие сочинения Шостаковича, Чайковского, Брамса и Пьяццоллы. Каждое произведение было по-своему изумительно, однако, как и другие части программы, пострадало от размеров зала. Просто Томсон Холл слишком велик для такого камерного оркестра.

Роберт Эверетт-Грин

Глоуб и мэйл апдейт (от 19 ноября 2010 г.)