Главный дирижер и художественный руководитель Государственного камерного оркестра «Виртуозы Москвы», Национального филармонического оркестра России Владимир Спиваков рассказал порталу «Культура.РФ» о том, как добиться успеха начинающему скрипачу, чем отличается музыкальная аудитория в России и за рубежом и какие открытия случились на II Международном конкурсе скрипачей в Уфе.

— Владимир Теодорович, с 17 по 21 сентября в Уфе проходил Международный конкурс скрипачей. На нашем портале его интернет-трансляцию посмотрели более 700 тысяч человек.

— Да, я благодарю ваш портал за то, что приоткрыли двери в концертный зал города стольким людям. Тем более города, в котором я родился по счастливой случайности. Мой отец после двух контузий в Великой Отечественной войне на Украинском фронте оказался в Уфе и работал там инженером. Мне даже подарили справку, в которой написано, что «Теодор Владимирович Спиваков работал старшим мастером цеха №1» на заводе по производству двигателей для наших бомбардировщиков. Вот такая судьба. Это очень ценно для меня.

— Чем запомнился второй конкурс? Кого из молодых исполнителей открыли в этот раз?

— Во-первых, конечно, нужно отметить довольно высокий уровень исполнителей. Сейчас молодые люди быстрее нас, рожденных в СССР. У них и информации больше, и схватывают они всё с невероятной скоростью. Предыдущий конкурс в Уфе выиграл 15-летний мальчик из Швеции — Даниэль Лозакович. Это дало ему, можно сказать, космический старт. Он сейчас играет везде, а за то, чтобы он приехал, борются различные компании. В 2019 году вместе с Национальным филармоническим оркестром России под моим управлением Даниэль будет солировать в США. И девочке, которая выиграла нынешний конкурс, — Марии Дуэньяс из Испании — тоже 15 лет.

Заметил я ее раньше, когда ей было 11 лет. В столице под патронажем мэрии каждый год проводится детский фестиваль «Москва встречает друзей». Ежегодно он собирает детей более чем из 40 стран. Я считаю, что нужно сохранять культурное поле, поэтому туда приезжает много детей и из бывших республик Советского Союза. Причем некоторые из этих стран находятся в политической конфронтации, например Армения с Азербайджаном, Россия с Украиной. Но дети ни в чем не виноваты. Они приезжают в Москву и прекрасно себя чувствуют. Посмотришь и думаешь: «Какое счастье! Вот так бы политики относились друг к другу!» И говорят все на русском языке. А некоторые, я сам удивляюсь, как так получается, на таком повышенном, кинетическом уровне понимают друг друга — китайские дети разговаривают с русскими или с ребятами из Узбекистана. Прекрасно находят общий язык — вот это поразительно.

И Мария Дуэньяс попала ко мне через этот фестиваль. Из Испании в мой фонд прислали записи ее выступлений. Видео посмотрела комиссия, нашла девочку талантливой. Показали мне, я сказал: «Да, пусть приезжает». Мария Дуэньяс играла тогда «Испанский танец» Мануэля де Фалья. Приехала, я ее вызвал к себе в кабинет иностранной музыки, говорю: «Расскажи, как ты живешь? Где?» Выяснилось, что она из многодетной семьи и живет где-то под Гранадой, очень скромно. Мать на нескольких работах. Папа без работы. Жизнь-то ведь непростая везде. Я спросил: «Где ты собираешься учиться?» Она ответила неуверенно. Я направил ее к профессору Борису Кушниру, который учился вместе со мной еще в Московской государственной консерватории у замечательного профессора Бориса Владимировича Беликова. И она поступила к нему в Венскую консерваторию. Три года практически бесплатно занималась, хотя это не характерно для западных преподавателей. Это больше свойственно нашим педагогам, которые понимают, что талант нужно беречь и воспитывать, помогать всячески. И Мария Дуэньяс выиграла Международный конкурс скрипачей имени Юрия Янкелевича в Омске — там тоже получила скрипку. Для юных талантов инструменты — это просто дар свыше. Ведь такую скрипку ее семья, возможно, никогда не смогла бы купить. И сейчас вот — вторая. Так что теперь у нее какая-то материальная база есть. В придачу к действительно заметному таланту.

— А в самой Испании Марию Дуэньяс сразу заметили?

— Когда я был где-то год назад по приглашению Ее Величества королевы Софии в Испании, мы давали благотворительный концерт для детей Африки. И королева принимала меня в антракте. Мы в хороших отношениях с королевским домом Испании: три года вместе с оркестром «Виртуозы Москвы» я работал под патронажем принца Филиппа Астурийского, ныне короля. На том концерте мы исполняли «Коронационную мессу» Моцарта. И вот уже в перерыве королева София подошла со словами одного из номеров этой мессы. Я был поражен. А потом добавила: «Когда я девочкой была в Греции, пела это в хоре. С тех пор помню». Мы разговаривали почти все эти 20 минут. И тогда я рассказал королеве о Марии Дуэньяс. А позднее выяснилось, что спустя несколько месяцев Мария получила приглашение приехать во дворец и играть там.

— Каким правилам должен следовать начинающий скрипач, чтобы добиться успеха на музыкальном поприще?

— Конечно, для начала нужно иметь музыкальный талант. Потом — иметь примеры. И препятствия. Все нужно в жизни. И нужен педагог, который заинтересовал бы ребенка, потому что это очень непростое дело. Ведь маленькие скрипки иногда звучат просто ужасно — как правило, дети играют на плохих инструментах. Нужно, чтобы педагог сам необыкновенно любил детей и свое дело. А главное — не убивал в ребенке индивидуальность. Вот тогда что-то получится. Вообще я не думаю, что каждый ребенок должен стать гением. Думаю, это зависит не от нас. Но то, что музыка развивает необыкновенно и у ребенка будет совершенно другой взгляд на мир, — это факт. В музыке есть всё, что есть в космосе. Всё, что есть в религии. Всё, что есть в жизни. А самое главное — в музыке нет агрессии. Еще вчера я вспомнил замечательную мысль философа Сенеки, который сказал: «Для чего мы обучаем своих детей свободным искусствам? Не для того, чтобы они давали добродетель, а для того, чтобы они подготавливали душу к восприятию ее». Вот в чем дело. Для меня было очень важно, что после Первого международного конкурса скрипачей в Уфе 7,5 тысячи детей Башкортостана пошли в музыкальные школы.

— Вы сами начинали как скрипач. А когда поняли, что ваше призвание — быть дирижером?

— Скрипку я не бросил, до сих пор занимаюсь. Стараюсь играть каждый день. И как говорят, еще прилично это делаю, потому что мои коллеги в моем возрасте уже, что называется, «не очень тянут». Меня ведь сначала отдали на виолончель. Но я был очень маленького роста, худенький и слабенький и через две недели попросил, чтобы мне дали что-нибудь полегче. Так я начал играть на скрипке — получается, угадали. А размышляя о дирижировании, я вспоминаю фразу учителя Святослава Рихтера и Эмиля Гилельса, Генриха Густавовича Нейгауза: «В каждом хорошем пианисте должен сидеть дирижер». Иначе говоря, необходимо чувствовать музыку внутри, структуру произведения, слышать разные голоса и тембры. Улавливать внутренний, живой ритм. И довольно рано я начал чувствовать, что во мне сидит такое начало. Пять лет я учился этому у профессионала — замечательного профессора Израиля Борисовича Гусмана, друга Дмитрия Шостаковича, человека, который много очень хорошего сделал. Первый мой дебют как профессионального дирижера состоялся в Чикаго — с Чикагским симфоническим оркестром, ни больше ни меньше, — и прошел очень успешно.

— Вы когда-нибудь пробовали себя в роли композитора?

— Тут нужен настоящий Божий дар. Дмитрий Шостакович, например, просыпаясь утром, говорил: «Мне снился сон, что я написал часть концерта или часть симфонии». Подходил к роялю и записывал музыку, которая звучала во сне. Композиторы — совершенно особые люди. Дальше сочинения «Каденций» к нескольким концертам Моцарта сам я не пошел. У меня этого дара нет. С этим нужно родиться.

— Иногда задумки композитора очень сложно воплотить в жизнь. Бывало ли такое, что вам не удавалось исполнить музыкальное произведение?

— Бывало, что это требовало большего времени для изучения и понимания. Я вообще-то очень честно отношусь к музыке. Если чувствую, что мне не удается что-то или я не понимаю стиля, языка или чего-то еще, то приходится долго и упорно работать. Хотя бывало и такое, что какие-то внешние факторы влияли. Например, в советское время многие вещи были запрещены к исполнению. Я записал когда-то сочинение французского композитора Оливье Мессиана. Он был очень религиозный человек, и одна его пьеса называлась «Восхваление бессмертия Христа». Очень красивая. Я ее выучил, записал на фирме «Мелодия». Но когда увидели название, то сказали: «Ты что, сошел с ума такую музыку играть?» Я говорю: «А в чем дело? Это замечательное сочинение. Потрясающее, духовное». — «Играешь ты очень хорошо, но название мы сократим». И вышла запись «Оливье Мессиан. Восхваление». Всё, точка.

— Какую из композиций, которую играют оркестры под вашим руководством, вы можете назвать любимой?

— Честно говоря, я себя всегда хорошо чувствую в русской музыке. Там столько шедевров, и в каждом открываешь для себя что-то новое. Это многомасштабные, глубочайшие сочинения, наполненные страстью, любовью, духом святым. Я воспитан на этом, поэтому это моя душа, мое дыхание, моя жизнь. Одну композицию очень сложно выделить. К чему ни прикоснешься, все вызывает восторг и трепет. Как я могу сказать «я люблю Концерт Рахманинова №2 и меньше люблю №4»? Каждый концерт по-своему прекрасен. В каждой симфонии и даже в любой пьесе вы найдете для себя что-то, что вас восхитит и взволнует. То же самое с музыкой Петра Чайковского, Александра Скрябина, Сергея Танеева, Анатолия Лядова.

— Вы говорите на нескольких иностранных языках. Насколько эти навыки помогают в музыкальной жизни? Важно ли современному музыканту знать иностранные языки или достаточно превосходно изъясняться на музыкальном?

— Да, я, конечно, могу объясниться по-французски, по-итальянски, по-английски, по-немецки и по-русски, но для того, чтобы знать язык, надо иметь больше. Безусловно, иностранные языки важны: мир расширил свои границы. Приведу пример. Моя младшая дочь, которая поет, училась в Бостоне — в Музыкальном колледже Беркли. Для того чтобы быстрее выучить язык, я посоветовал ей читать стихотворения английских и американских поэтов. И через пару месяцев увидел рядом с ее кроваткой нужные книги. А потом она написала песню и звонит по телефону: «Пап, мы сегодня с тобой получили новые аплодисменты. К нам приехала группа профессоров из Америки, и поскольку я хотела поступить в эту школу (она лучшая по джазу в США), то я выступила перед этими гостями. Сначала спела песню Стиви Уандера, потом сыграла джазовую импровизацию, а после исполнила свою песню — на стихи американского поэта Роберта Фроста». И, конечно, когда американцы увидели, что русская девочка, которая блестяще говорит по-французски, сочинила песню и спела на великолепном английском языке, они аплодировали ей.

— Национальный филармонический оркестр России и камерный оркестр «Виртуозы Москвы» под вашим руководством часто гастролируют. Публика в России и за рубежом чем-то отличается принципиально?

— Часто за рубежом концерт — это такое социальное событие. Люди приходят, надевают смокинги и платья, душатся… Как-то я играл в Зальцбурге в Моцартеуме, и, когда вышел на сцену, мне в нос ударил такой резкий запах духов (смеется) — даже удивился. Там немного другая ситуация. А у нас люди приходят по любви, по тяге к культуре, музыке. Например, очень часто мне пишут письма ветераны: «Не могли бы Вы, Владимир Теодорович, устроить нам по льготной цене билеты, чтобы мы точно смогли их купить». Я таких людей привечаю и просто сажаю на сцену, когда есть возможность. Так как «Виртуозы Москвы»— оркестр камерный, а не симфонический, на сцене бывает возможность посадить человек 80, а то и 100, в том числе, конечно, детишек из музыкальных школ и училищ. «Виртуозы Москвы», которым скоро уже будет 40 лет, — это часть моей биографии. А они, в свою очередь, — часть биографии людей. Иногда судьба раскидывает людей по всему миру, они не видят друг друга, семьи разобщаются — и вдруг они встречаются через много лет на наших концертах, где-нибудь в Америке или Германии. Это уже стало частью нашей общей биографии.

Беседовала Татьяна Григорьева