На этот раз празднование 250-летия гения приурочили к Рождеству Христову по католическому календарю. Программа Владимира Спивакова и «Виртуозов Москвы» так и маркировалась: «Рождество с Моцартом». Что означало некий эпилог моцартовского года в Москве и символически — рождественское чудо его бесконечной во времени жизни.

Завершающийся годовой марафон музыки главного гения всех времён и народов выглядел как бесконечная моцартовская партитура, которую музыканты всего мира, если и не истрепали в прошедшем году до дыр, то исполнили с предельным почтением к юбиляру — от его детских сонат и менуэтов до Реквиема и загадочных строк предсмертной масонской кантаты. Тысячи концертов музыки Моцарта по всему миру, культурные проекты, чтения, музейные экспозиции и вершина всему — зальцбургский проект «Моцарт-22», стянувший ведущие оркестры, солистов и дирижерские имена на исконную «моцартовскую» территорию, чтобы исполнить все (!) оперные сочинения своего гения-земляка. Чем после этого можно было бы удивить публику, не отвлекавшуюся в течение года от моцартовской тематики?

Владимир Спиваков даже не стал мудрствовать, а решил пойти по простому, проторенному слухом пути, включив в программу рождественского концерта 40-ю симфонию Моцарта, 26-й Концерт для фортепиано с оркестром и фрагменты из «Дон Жуана». Эта «россыпь моцартовских шлягеров» безошибочно предназначалась для нынешней публики Дома музыки, среди которой можно увидеть не только неравнодушного к классике Колю Баскова, но и других «звёзд» шоу-бизнеса, просто бизнеса, политики, приобщающихся согласно тенденциям моды к академической музыке. И хотя за прошедшие несколько лет в залах Дома музыки научились иногда отключать мобильные телефоны, однако устраивать дружные овации между частями произведения до сих пор не перестали. Так что, какие бы жесты ни осваивал маэстро Спиваков, пытаясь вразумить новую генерацию поклонников классики, что пауза не означает конец, ему и на этом концерте, как выстрелы в спину, неслись упрямые одобрительные хлопки.

Музыка Моцарта безусловно нравилась многочисленной публике, для которой Спиваков подобрал не только самые узнаваемые сочинения гения, но и блистательный (а это уже входит в ритуал маэстро) состав исполнителей: из Лондона на моцартовский сочельник в Москву прилетел Сергей Лейферкус, самый харизматичный русский баритон в Европе, в дуэте с ним и соло выступила лучшее сопрано российской столицы Хибла Герзмава (солистка Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко), а в качестве настоящего рождественского сюрприза Спиваков представил «чудо-ребёнка» из Японии — десятилетнюю Аими Кобаяши, имеющую в своём возрасте не только лауреатские регалии международных конкурсов, но и список выступлений в парижском Корто-холл и Карнеги-холл в Нью-Йорке.

Вся эта рождественская исполнительская команда с неизменным конферансье «на все случаи» классики Святославом Бэлзой разыграла сладкое до боли, узнаваемое в каждой, ставшей за двести с лишним лет хитовой ноте действо, где главный герой — Моцарт предстал в разных ипостасях гения. Правда, в обратной хронологии: сначала как философичный, зрелый, утративший «порхающий» облик юности, композитор 40-й симфонии.

Исполняя этот опус, Спиваков, как будто тоже избавившийся от безоблачной краски своего темперамента, развернул массивную картину в оркестре, где акцентировал диалоги всех инструментальных групп. Постепенно наслаивание сумрачного настроения и пессимистичных интонаций растворилось в танцевальных ритмах менуэта, и маэстро, не искавший вроде бы жизнерадостного тона, привёл своего героя к бодрящему победительному финалу. На этой ноте оказался уместным переход к другой моцартовской ипостаси — оперному «Дон Жуану». Молва приписывала самому Моцарту лёгкомыслие по отношению к слабому полу, но знаменитый Жуан вышел у него почему-то не легковесным, а трагическим героем. Однако любовные арии героя написаны с тонким знанием амурного искусства. И когда Сергей Лейферкус в роли Жуана принялся обольщать бархатным «итальянским» баритоном Хиблу Герзмаву-Церлину в дуэте La ci darem la mano («Ручку, Церлина, дай мне»), то московская «птичка», начавшая было выводить красивые колоратурные трели, мгновенно перешла в полный страсти диалог, закончившийся их совместным побегом со сцены. Хибла Герзмава продлила любовное настроение арией Аминты из оперы «Король-пастух», переведя игривый моцартовский дух в возвышенные барочные сферы его музыкальной юности. Окончательное же возвращение «из будущего назад» — к Моцарту-вундеркинду произошло, когда на сцене появилась десятилетняя Аими, исполнившая 26-й фортепианный концерт Моцарта. Вундеркинд нового поколения играла музыку, написанную её далёким предшественником — уже к тому времени не вундеркиндом, с пониманием того, что выживает в мире только красота. Её чувство стиля, волшебный по красоте звук и качество техники, растворяющее само понятие пассажей, аккордов, трелей, создавали чисто рождественское состояние «детского чуда», которое испытали и те, кто когда-то слышал ребёнка Моцарта, и те, кто ежегодно отмечает Рождество. Об этом, кстати, Спиваков тоже не забыл и завершил моцартовский вечер вместе с Хором Академии хорового искусства под управлением Виктора Попова самой знаменитой рождественской песней, посвящённой самому священному младенцу, доказавшему, что чудо на земле вечно, — Stille Nacht («Тихая ночь»).

Ирина Муравьёва

Российская газета (от 26 декабря 2006 г.)