Владимир Спиваков: «Искусство — это мостик, который связывает материальное с духовным»

12 марта 2013

Концерт Владимира Спивакова и его «Виртуозов Москвы» состоялся в рамках Давосского экономического форума при поддержке банка ВТБ. В выступлении приняли участие стипендиаты фонда Владимира Спивакова. Корреспондент VTBrussia.ru встретился с дирижером, чтобы выяснить, как строилась программа концерта, как живется прославленному коллективу в тридцать пять и как связать бокс и скрипку.

Пожелания профессора Шваба 

– Вы не в первый раз побывали на Давосском форуме?

– Действительно, я не впервые в Давосе. С ним меня связывает большая дружба. Я был на первых форумах, которые организовывал Клаус Шваб со своей супругой, слышал выступления Хиллари Клинтон и Ясира Арафата. Там собираются очень креативные и свободные от предрассудков люди. Это меня всегда привлекало, особенно в тех, кто как-то может повлиять на мир и придать ему новую траекторию. Думаю, все люди, даже далекие от политики, чувствуют, что что-то нужно менять.
Поэты эти изменения чувствуют: скажем, Иосиф Бродский угадал все, что происходит сейчас, лет двадцать или тридцать назад.

– Как вы строили программу выступления?

– Программу я строил исходя из пожеланий профессора Шваба и его супруги: пригласил детей моего фонда разных возрастов. Кстати, фонду 19 лет, так что с форумом мы развивались параллельно. У нас есть такая программа: «Виртуозы Москвы: сегодня и завтра». На сцену выходят маленькие дети. Дети вырастают, становятся звездами. Почти 700 человек стали лауреатами международных конкурсов. Кроме того, мы провели 109 детских операций. Включая сложнейшие операции на открытом сердце. Так вот, в программу мы включили выступление десятилетнего Дамира Кутуева, который замечательно играл на балалайке — а это русский народный инструмент. Не хочется, чтобы о нем забывали.

– Если не ошибаюсь, его ведь создал профессиональный гитарный мастер в начале XIX века?

– Совершенно верно! В концерте приняла участие Анастасия Кобекина, которая блестяще играла на виолончели. Сейчас она учится в Германии, но в фонде состоит с девяти лет. Мы подарили ей очень хороший итальянский инструмент. Выступала замечательная певица, которую фонд поддерживает на протяжении десяти лет, — Анна Аглатова. Сейчас она одна из ведущих молодых солисток Большого театра.

– На этот концерт могли попасть только участники форума или все желающие?

«Наш фонд провел 109 детских операций, включая сложнейшие операции на открытом сердце».

– Это был концерт для участников форума. Как потом сказал профессор Клаус Шваб на завтраке, устроенном в мою честь: «Вашим концертом вы подняли наш экономический форум на новую духовную высоту». Видите, по-настоящему большие деловые люди, которые видят дальше, чем собственный бизнес, думают о духовном. Потому что искусство — это тот мостик, который связывает материальное с духовным.

– Что значило быть послом культуры ЮНЕСКО в Давосе?

– Дело в том, что несколько лет назад мне вручили золотую медаль Моцарта в Париже и сделали меня «Артистом мира» по линии ЮНЕСКО. Я, конечно, в первую очередь представитель России, соответственно несу ценности русской и мировой культуры. Межгосударственный фонд гуманитарного сотрудничества несколько лет назад организовал международный симфонический оркестр, в который вошли представители практически всех национальностей постсоветского пространства. Отрадно было видеть армянских детей, сидящих рядом с азербайджанскими и грузинскими. Дети из Казахстана, Киргизии, Туркмении, Таджикистана. Это случилось в то время, когда было непросто приехать сюда.

– Этот оркестр существует до сих пор?

– К сожалению, нет. Он собирался специально для таких вот летних сессий. Мы играли концерт в ООН и ЮНЕСКО. «Виртуозы Москвы» были единственным коллективом, который приехал через пять дней после Чернобыля в Киев. Недавно было двадцатипятилетие со дня страшной трагедии, тогда мы играли «Реквием» Моцарта вместе с украинским хором. И вот туда приехал Пан Ги Мун, который увидел меня и сказал: «Маэстро Спиваков, я не могу забыть выступление с молодежным оркестром стран СНГ. За всю мою работу в ООН это самое отрадное событие, которое запомнится мне на всю жизнь».

– Вот эта должность «посла культуры» подразумевала какие-то формальные функции: круглые столы, разработку программ или рекомендаций?

– Нет! На это у меня нет времени, но есть определенные обязательства: участие в фондах, которым я доверяю, скажем, «Фонд Помпиду» или «Мост» – фонд Бернадетт Ширак. И помогает разным другим фондам. Не материально, но духовно.

– Многие молодые музыканты, которые выступали с вами, рассказывают, что вы даете им какие-то невероятно ценные советы. Вы помните, кто вам самому давал самые главные советы?

– Во-первых, конечно, учителя. Мне очень повезло с этим: несмотря на то, что вначале меня не приняли в Центральную музыкальную школу при Ленинградской консерватории. Но это был 1953 год! Тогда шел процесс с врачами, а в моей анкете значилось, что отец — медик. Этого было достаточно, чтобы не принять в школу. Но через несколько лет меня приняли, и я занимался у женщины, которая в свою очередь была ученицей великого Леопольда Ауэра. Ауэр, как известно, воспитал целую плеяду выдающихся скрипачей, начиная от Яши Хейфеца. Так что капля великой ауэровской школы во мне есть. Но в действительности мы не знаем, кто является нашими учителями. Встречи с замечательными крупными личностями и даже книги увеличивают масштаб жизни. Так что их тоже можно назвать учителями.

– Ну это и интересно, ведь те исполнители, которые с вами играли, не могут похвастаться, что вы их воспитали с молодых лет. Но, тем не менее, ценят советы. Может, были самые запоминающиеся встречи и у вас?

– Я переиграл со всеми самыми выдающимися дирижерами — это и есть мой багаж. А также присутствие на репетициях Евгения Александровича Мравинского, дружба с Евгением Федоровичем Светлановым, с оркестром которого я много выступал как солист. Все это меня формировало. Для того чтобы личность становилась личностью, нужны три фактора: наличие способностей, большие примеры и препятствия. Препятствия портят нам отчасти жизнь, но и вдохновляют дерзать.

Боксер со скрипкой

– Как бокс соседствовал со скрипочкой в детстве?

– Я был очень слаб здоровьем, и когда мы выходили из школы в Матвеевом переулке, обычно на углу стояла группа ребят, которые нас били. Но мне в какой-то момент это надоело, и я пошел заниматься спортом. Очень благодарен судьбе и провидению, что меня к этому привело. Потому что те нагрузки, которые я испытываю сегодня, без определенной спортивной закалки вряд ли смог бы выдержать.

«В «Карнеги-холле» в меня запустили трехкилограммовую банку краски со специальным устройством».

– Но проблема решилась?

– Проблема решилась через полгода. Тут же все затихло. Кроме того, бокс несколько раз спас мне жизнь.

– Даже так?

– Даже так!

– В детстве?

– В юношестве и в более зрелом возрасте…

– Обычно все музыкантские карьеры начинаются из-под палки. Хочется пойти на улицу гулять. Но родители жмут. И дальше это или продолжается, или отпадает.

– Конечно, родители были против дворовых историй. Особенно когда я приходил домой с рассеченной бровью или синяком. Но и не препятствовали.

– Но с музыкой родители давили?

– Конечно, сначала родители должны заставлять. А потом возникает мотивация. И возникает она благодаря учителям.

– Как вы сами воспитывали детей: заставляли заниматься музыкой или оставляли выбор?

– Всегда оставлял выбор! Мы не должны проживать за детей их жизнь, но дать им возможность увидеть спектр многих частей истины, я считаю, обязан каждый родитель. У Белинского есть черновая статья, где он говорит, что «искусство – есть непосредственное созерцание истины».

– Сергей Довлатов писал, что вас освистали в 1970-х в Америке как «агента КГБ».

– Нет, конечно. Дело в том, что тогда из Советского Союза практически не выпускали. А мой концерт попал на 7 ноября. И вот в «Карнеги-холле» в меня запустили трехкилограммовую банку краски со специальным устройством, которое при соприкосновении с чем-то взрывается. Она попала мне в солнечное сплетение в то время, когда я играл один на сцене сольное произведение Баха.

– И как ощущения?

– Вначале подумал, что меня убили. Потому что увидел, что все красное вокруг. А потом понял, что это краска, и согнулся: ведь в спорте вы как-то прикрываетесь, а здесь все было раскрепощено и подчинено мышечной свободе. Банка попала в солнечное сплетение, и я чуть не задохнулся. Но потом «Нью-Йорк таймс» написала, что они потрясены тем, что русский артист не потерял при этом ни одной ноты.

– То есть вы доиграли?

– Доиграл до конца! Потом полицейские схватили этих людей, а тридцать охранников стояли все второе отделение лицом к залу. Во время перерыва мне предложили сменить одежду. Но я сказал: «Нет уж, вы меня так обделали, будете терпеть до конца концерта». Передо мной извинялся мэр Нью-Йорка, извинительную телеграмму прислал Киссинджер, а «Дженерал Моторс» подарил американский автомобиль.

– Вы смогли его перевезти сюда?

– Да, перевез и пользовался.

– А каково это – попасть в довлатовские рассказы?

– Я не просил его об этом. Но довлатовская ирония хорошо известна. А я иронию люблю и ценю. Художник без нее не может достичь серьезных высот. А вообще, ну что – смешно!

– Очевидно, что руководитель оркестра должен думать не только о высоком, но быть хорошим менеджером. Насколько сопоставимы художественная и менеджерская части?

– Не считаю себя сильным менеджером. Меня больше интересует художественная составляющая. Но есть люди, которые специально этим занимаются, есть организации, которые работают, делают гастроли. В Доме Музыки в том числе. Выбираем лучшее. Но вообще в основе, в фундаменте, дирижер — творческая работа. Но это и профессия. Я пять лет учился у Израиля Борисовича Гусмана. Потом – у всех великих, с кем играл. Этому нужно учиться всю жизнь и до конца постичь невозможно. Но сейчас мир стал жестче. Все ссылаются на кризис, но концерты идут, жизнь идет. Каждый раз выискиваем новые формы.

– Подозреваю, что за время существования «Виртуозов Москвы» многие музыканты уехали за рубеж.

– Именно для того, чтобы люди остались, мы в какой-то момент перебрались в Испанию и работали по контракту три года с Фондом принца Филиппа Астурийского. Это позволило сохранить оркестр еще на несколько лет. Потом часть музыкантов решила остаться в Испании. Я никому не препятствовал, потому что считаю, что одна из важнейших форм жизни – возможность выбора. Кто хотел, тот остался, их дети пошли в школу и стали испанцами русского происхождения. Другой части было трудно, в том числе и мне. И я счастлив, что могу работать и в России.

– В 2013 году – двухсотлетие со дня рождения Рихарда Вагнера. Как у вас складываются отношения с этим композитором, чья оценка более чем неоднозначна? Причем не столько музыкальная, сколько человеческая.

– С Вагнером у меня складываются хорошие отношения. Я неоднократно исполнял его сочинения и в своем фестивале, и с великой Джесси Норман. Он гениальный композитор. Но поскольку он далек от нас и по эпохе, и по другим вещам, его взгляды на меня воздействия не оказывают. И его антисемитизм, и все остальное.

– То есть вы от этого флера абстрагировались?

– Абстрагировался. Хотя есть и другие примеры: некоторые композиторы, которые, получив дружбу и поддержку Дмитрия Шостаковича, впоследствии вели себя нехорошо. С этической точки зрения. Вот с их музыкой мне тяжело, и я редко ее исполняю. Потому что это мое время.

– Вы исполняете не только классику, но и то, что называют «легким жанром». А в какой области все-таки лежат ваши вкусы?

– Конечно, в серьезной духовной музыке. В том, в чем я вырос, – Чайковский, Рахманинов, Прокофьев, Шостакович. И более поздние – Губайдулина, Денисов, Щедрин, Арво Пярт, Альфред Шнитке. Это круг композиторов, которых я очень люблю.

– А молодые композиторы?

– Я, конечно, слежу за ними, но гениев не вижу. Мне нравятся многие работы В. Мартынова, В. Сильвестрова, Л. Десятникова, Д. Курляндского, В. Кобекина, А. Чайковского. Недавно дирижировал «Реквием» Альдемара Караманова, которого мало у нас знают и о котором Шнитке отозвался так: «Возможно, мы талантливые ребята, но Караманов – гений среди нас».

Тридцатипятилетние «Виртуозы»

– Вы руководили коллективом и при советской власти, и сейчас. А как менялось отношение официальных лиц?

– При Брежневе невозможно было ничего создать. И хоть три года мы были андеграундом, но потом возникли, как трава пробивает асфальт. В страну приезжали западные импресарио и просили «Виртуозов Москвы», а Министерство культуры Союза ССР отвечало им, что «такого оркестра у нас нет». Так вот все-таки в итоге вынуждены были создать. Причина в том, что я собрал друзей, а не сделал это по линии отдела кадров.

– А как вообще это произошло?

– Началось с того, что после моего дебюта в Чикаго с Чикагским симфоническим оркестром меня пригласили возглавить фестиваль в Равинии. В это время началась война в Афганистане и все культурные связи были порушены. Когда это случилось, я уже имел дирижерский багаж и решил создать камерный оркестр в Москве. Собрал друзей, и в свободное от собственной работы время мы репетировали. Помещения не было, мы занимались в кочегарках, жэках и клубах — бог знает где. Постепенно в свободные выходные дни стали выезжать на концерты. И вот появление оркестра стало знаковым событием. Многие были недовольны. Писали письма. Сейчас вышла книжка с кляузами и доносами.

– Но это же абсолютно параллельная история с возникновением Ленинградского рок-клуба или Московской рок-лаборатории.

– Примерно так!

– Понятно, что это совершенно разные области, но андеграундная жизнь вас каким-то образом заставляла быть рядом?

– Она необыкновенно сплачивает людей. Конечно, связей с рок-музыкантами не было. Но друг с другом – да, это давало душевные силы продолжать дело.

– Что было самым сложным и самым радостным за эти тридцать пять лет существования «Виртуозов Москвы»?

– Самым радостным – мы оказались долгожителями. Было сложно пережить множество событий, но мы смогли и стали частью биографии многих людей. За рубежом эмигранты приводят детей, чтобы показать: «Вот чем мы восхищались тогда». А «Виртуозы Москвы» до сих пор один из лучших оркестров мира. Могу привести пример: когда мы мировым турне отмечали тридцатилетие коллектива, организаторам концерта в Нью-Йорке каким-то образом удалось договориться о ста пятидесяти дополнительных местах на сцене. Этого в Америке просто не бывает. Решить все вопросы с профсоюзами пожарных и прочих людей просто невозможно. Тем не менее это факт. Мне позвонил вице-президент «Коламбии артист» и сказал: «Читали «Нью-Йорк таймс»?» Я спросил: «Что, нас там раздолбали?» Он ответил: «Вас так раздолбали, что вы еще 50 лет можете существовать безбедно и с гордо поднятой головой». Написали, что «концерт Владимира Спивакова и «Виртуозов Москвы» – это мечта!» Получить такое в «Нью-Йорк таймс» – неподкупной газете с неподкупными критиками, которых вы никогда не видели и не знаете, кто они, – дорогого стоит.

Автор: Петр Сейбиль

Фото: РИА Новости